Большой Сибирский путь переводчика (часть 5 — Улан-Батор — продолжение)

На следующее утро после завтрака мы отправляемся в национальный парк Горхи-Тэрэлж, расположенный неподалеку от нашего лагеря. Одной из достопримечательностей парка является большое количество скал, обветренных до причудливых форм, одна из самых известных таких скал носит название «Черепаховый камень».

Мы едем в буддистский храм – центр медитации Арьябал, расположенный на вершине скалы. К сожалению, Храм был разрушен в 30-е годы при коммунизме и воссоздан совсем недавно, но на ландшафт это никак не повлияло. Скалы стоят так же мудро, как и до 17 века, в котором был основан первый монастырь на этом ландшафте. Нам предстоит подняться по 108 ступеням, вдоль которых установлены таблички с изречениями буддизма на монгольском и английском языках. В середине пути надо покрутить молитвенный барабан, который указывает на число с обращенным к тебе изречением. Моим оказалась фраза вроде «можешь ли ты представить, что весь этот мир – всего лишь ущелье, полное огня». До сих пор пытаюсь расшифровать.

Наверху нас ждет настолько чистый воздух, что начинает немного кружиться голова.

Туристы спускаются в почтенном молчании, каждый размышляет над своим изречением, на секунду мне кажется, что это просто не совсем точный перевод с монгольского, но я гоню от себя эти мысли…

Едем обедать по-монгольски, нас уже ждут накрытые столы. Признаться, бараньи кости, приготовленные на углях, приводят меня в сакральный ужас, но специально для таких вегетарианцев, как я приготовлены буузы с овощами.

Тем временем наш водитель – «нержавеющая сталь» с аппетитом поглощает кости, даже не заметив, что водку «Чингисхан» гостям бросается разливать беременная Чоли. Рыбу монголы почти не едят и не рыбачат, считая, что у рыбы есть душа… После обеда – самое интересное – мы едем в гости к настоящей монгольской семье. По дороге гид советует нам купить сладости для детей – я покупаю монгольскую Аленку.

Хотя монголы более 200 лет находились под маньчжурским игом, около 70 лет — под политико-экономическим влиянием Советского Союза, у них никогда не было рабского и колониального мышления. Наоборот, как наследники великих империй, созданных на территории, охватывающей полмира, как создатели свободной торговой сети мирового уровня, монголы обладали внутренней свободой. Кочевническое хозяйство ведется размеренно, вследствие чего скотоводы, как правило, неторопливые люди. Время сильно не «прижимает» их. Скотоводы делают круглогодичные перекочевки к тем местам, где выросло много травы и она сочна, именно поэтому у них нет сильной территориальной зависимости.

Нас ждут в юртах один в один похожих на наши…

В приступе умиления мы сразу же отдаем маме с малышом шоколадки и сладости, купленные в сувенирной лавке. Мама принимает дары и приглашает нас за стол. Чоли уже научила нас некоторым монгольским традициям и суевериям. Нельзя наступать на порог юрты, садиться в северный (почетный) угол без приглашения, нельзя уйти из гостей, не попробовав угощение.

Идиллия прерывается только на минуту, когда вдруг в юрте звонит характерной трелью айфон, и хозяйка достает его из кармана национального халата, шестой, конечно, шестой.

Потом Делия, Ана и Мария отправляются на лошадях в закат, предварительно подписав бумагу о том, что фирма не несет никакой ответственности, а мы просто гуляем и наслаждаемся вечером.

Скотоводы, живущие в горах и Гоби, лето проводят в прохладных местах со свежей растительностью ближе к вершине или гребню горы, весной и осенью перекочевывают в степь и Гоби, где рано вырастают травы. А зиму проводят в относительно теплых местностях: в ущельях и долинах гор, у подножий, но не выше середины гор. Но теперь уже сложно понять, действительно ли семья скотоводов, чью юрту мы посетили, ведет кочевой образ жизни, как рассказывает, или все же готовит сыр в мультиварке.

На следующий день мы покидаем юрты, душевно прощаемся с хозяевами лагеря, оставляю в подарок монголке по имени Туяа, которая научила меня играть в пинг-понг, русские конфеты, а в юрте оставляю дочитанного Пелевина. «Чапаев» и его Внутренняя Монголия, навсегда останутся здесь. Мы возвращаемся в Улан-Баатор, смотрим на него с высот и случайно снова сталкиваемся с чилийками, которых приводит туда молчаливый и очень просветленный гид, знающий не более 20-ти слов по-испански.

Чоли отвозит нас в три или четыре магазина чистого кашемира, еще пару магазинов с шелками, а потом снова – честно и подробно говорит о буддизме в контрастных храмах Улан-Батора.

Вечером нас ждет фольклорное шоу, а затем аскетичные номера отеля. В юрте мне спалось лучше.

Утром прощаемся с Чоли – это ее последняя группа, она активно отработала весь сезон, и теперь мечтает просто вязать носочки для будущего сына. Она хочет назвать его Наран, что означает «солнце». Испанки особенно привязались к Чоли, каждая желает ей счастья и дает ценные испанские указания, которые поймут только мамы, а я уже ищу глазами нового проводника – на этот раз китайского!

В китайском поезде ты попадаешь в настолько другую реальность, что полностью успокаиваешься. Проводники не понимают даже языка жестов, приходится носить с тобой блокнот и рисовать чайные ложечки, наволочки и играющее на всю громкость радио. То, что китайцу понять невыгодно, он все равно не поймет. Жестами, слезами и долларами удается поселить боливийскую семью в одно купе – нумерация мест совсем не совпадает с российскими поездами. Ана едет с огромной китайской семьей, захожу к ней в купе и вижу крохотных китайских близняшек, которые едят одинаковые печенья, сидя у Аны практически на голове. В моем купе спит дама, как две капли воды похожая на моего школьного завуча, очень старый дедушка-монгол ест что-то серое ложкой из стеклянной банки, и мужчина читает книгу о викингах. Все они невозмутимо оглядывают мой чемодан и не двигаются с мест. С русским упорством впихиваю его на законное место и приветствую всех по-английски, дедушка кивает над банкой.

Снова выдаю группе чай, кофе, сахар, анализирую ситуацию на предмет необходимости купить водки. Но большинство, как и я, находятся в дзэне – Оскар намазывает на хлебцы из сухпайка какую-то монгольскую тушенку, Роксана фотографирует степь на повторе. Нахожу чилиек — двое из них уже успели чем-то отравиться. Вместе с третьей чилийкой – Лореной идем на разведку в вагон-ресторан. По пути встречаем несколько американцев, группу французов из нашего первого поезда на Екатеринбург и «рандом Господень» из китайцев, корейцев и монголов. Пьем чай из пакетика и смотрим на степь. На повторе. Монгольские степные пейзажи красивы и разнообразны и очень редко изуродованы человеческими постройками. Уходящая вдаль равнина на горизонте всегда обрамлена красивыми холмами, где-то попадаются живописные скалы или камни, где-то степь переходит в каменистую или песчаную пустыню, где-то сменяется горами, покрытыми лесом. А по этим монгольским просторам тут и там стоят юрты и бродят тучные стада крупного и мелкого скота: коровы, козы, овцы, лошади, верблюды, яки.

В китайском поезде питание уже заказано, осталось только согласовать время. Нужно поесть между французами и американцами, да еще с перерывом больше четырех часов. Долго препираюсь с монголкой, и в итоге она, махнув рукой, переходит со мной на русский, матерный. Долго смеемся – Сурма какое-то время жила в Бурятии, с радостью пускается в воспоминания о своей молодости в СССР, ловко расставляя тарелки и жонглируя вилками и ножами. Ресторан наполняется жаром и людьми, вспоминаю испанский фильм «Нет вестей от Бога», где какой-то гангстер после смерти стал девушкой-официанткой в кафе в одном из кругов ада. Сейчас этот гангстер – я. Понимаю, что Сурма и ее дочь при всем желании не смогут самостоятельно накормить такую толпу – берусь носить тарелочки.

Группа моя по-прежнему пребывает в нирване, к подносимым блюдам относится спокойно и также спокойно смотрит в окно. Приносим всем монгольского пива. Поскольку для меня свободного места не находится – сажусь на маленький стул на трех ножках – сама на лавку, хвост под лавку. Но приятная пара – голландец лет 35-ти, совершенно влюбленный в 50-ти летнюю бразильянку, подвигаются и даже пытаются угостить меня своим монгольским пивом. Немного беседуем о Рио, об Амстердаме, о России, — и я понимаю, что не понимаю, на каком языке… Смесь португальского, испанского, немецкого, английского, какого-то общего языка этого странного поезда. Чувствую себя человеком мира.

Выходим подышать на станции Чойр, той самой, где мы высаживались в моем далеком и близком детстве, чтобы ехать дальше и дальше по степи в военный городок. Вижу вдали типичные блочные постройки и рядом, конечно, юрты, и как будто бы что-то вспоминаю.

Делаю рейд по поезду, рисую проводнику из вагона-люкс бумажные салфетки, снимаю китайских близняшек с верхней полки и помогаю Ане туда забраться, отдаю Роксане потрепанный новосибирский пакет с матрешкой, — их она, конечно же, тоже собирает. Отпаиваю чилиек марганцовкой. Возвращаюсь в свое купе, принимаю решительную попытку познакомиться с соседями: мужчина с книгой оказывается финном, чему я тут же слишком сильно радуюсь. Он довольно спокойно реагирует на мой монолог о финском экспириенсе, который заключается пока только в прекрасном неразбавленном финском фэйри и брусничном варенье. Понимаю, что пора остановиться, когда он начинает активно угощать меня финскими конфетами. Он проехал весь этот путь из самого Хельсинки, и он, очевидно, интроверт.

 

Знакомлюсь с «женщиной-завучем» Фрэнки – чудесной ироничной англичанкой. Слушая ее британский акцент, фразеологические обороты и циничные шутки, мне как лингвисту, просто хочется прикрыть глаза от удовольствия. Фрэнки едет из Москвы, и Фрэнки ведет дневник. Свой первый дневник она написала в своем первом путешествии за пределы Соединенного Королевства, когда умер ее любимый муж. Тогда она поехала в Аргентину, просто потому что ей нравилось называние этой далекой страны. Ее дневник опубликовало довольно крупное британское издательство, и теперь она часто путешествует. На Красной площади в Москве Фрэнки видела Сэра Путина (конечно, только в окно бронированного авто), и я почему-то верю этой женщине, ведь именно так оно всегда и бывает. Потом она ехала поездом Москва-Новосибирск, без остановок, и конечно, она перепутала даты, и не могла себе представить, насколько это далеко. «Я почти все время спала. Засыпаю в купе – напротив спит мужчина, просыпаюсь – уже женщина». Самая драматичная история была связана с некой американской семьей, которая спонтанно решилась на путешествие по Транссибу, будучи уверенной, что в поездах есть душ и питание как в самолете. Теперь в сложной ситуации я всегда вспоминаю, как, возможно, выглядели лица этих американцев. Это помогает успокоиться.

У финна-интроверта все же есть группа и турлидер – бойкий парень из Астаны, который при мне устраивает им тест на знание истории России, городов, которые они посетили, а заодно и Монголии и Китая. Финн робко посматривает на меня, гадая над вопросом о Екатерине I. Помогаю финну, и беру еще одну финскую конфету.

На ужине узнаю Бывалого. Гидом, который прошел уже пятнадцать лет Транссибов! Юра исколесил эти дороги вдоль и поперек, летом и зимой, с разными людьми и разными остановками, и глаза его горят и дзеном, и энергией. Он видел любовные романы, расставания, клиническую смерть, потерявшихся туристических детей, носил багаж, тарелки, менял запрещенную валюту, знает в лицо всех пограничников и многих проводников. Разговариваем и разносим ужин. В его группе два человека не переносят глютен, один – не ест мясо, два – не едят рыбу, а четвертый имеет смертельную аллергию на орехи. И это, конечно, не все… «Ты привыкнешь, — говорит мне Юра, — со временем будешь все знать и предугадывать, научишься не реагировать эмоциями и сможешь совершенно отключаться и получать удовольствие». Киваю, и понимаю, что когда-то, десять лет назад мне, начинающему гиду, говорил так Бывалый на теплоходе. А я мотала головой и говорила, что снова сюда ни за что не вернусь. На теплоходе я проработала пять сезонов. Вспомнила, как тяжело было начинать, как не спала ночами и плакала, когда туристы требовали срочно найти марки, чтобы отправить открытки. Неужели я снова сюда вернусь?

Наш поезд подъезжает к границе, предупреждаю всех предусмотрительно перестать пить монгольское пиво, Юра сказал, что стоять можем два, три, четыре часа, поезд будут переставлять на новые рельсы, в Китае другие стандарты рельс. Поначалу это кажется шуткой, но в действительности выглядит примерно так:

Предыдущие записи:

Урал

Новосибирск

Иркутск и Байкал

Улан-Батор (часть 1)

Читать дальше:

Пекин (часть 1) 

Пекин (часть 2) 

Подписывайтесь на мой Инстаграм!

Как я стала переводчиком — моя личная история и путь

МОЙ ТГ-КАНАЛ «ИГРИСТЫЙ ИТАЛЬЯНСКИЙ» (игры, лексика и практический итальянский)